Он всегда был чудаком, мой сосед Серега. А тут решил купить
«Москвича».
— Зачем тебе «Москвич»? — говорю. — До работы рукой подать.
— Да так, в моторе хочу покопаться.
Как вам это нравится? Для этого и денег-то не надо тратить: иди в
автоклуб, копайся сколько хочешь. А ему подавай персональный мотор, чтобы
в своем сарае стоял.
Купил он и впрямь рухлядь. «Москвич» был того древнего образца, что
походил не на автомобиль, а на коробку с колесами. Хозяин его до самого
конца не дышал, все ждал, что его прогонят с этой кучей металлолома. А
когда получил деньги, сразу исчез. Боялся, что покупатель передумает.
Помог я Сереге вкатить покупку в сарай и полез с сочувствиями:
— Далеко ль собрался на этой колымаге?
Есть в нас такая привычка: все-то нам хочется чужие поступки на себя
примерить.
— Мне эта машина нужна не как средство передвижения, — сказал Сергей.
— Вот те на! А для чего тогда колеса существуют? Может, ты
коллекционером заделался? Тогда авто не для нас, работяг. Без штанов
останешься. Ты уж лучше берись за марки — дешевле обойдется.
— Да нет, — говорит, — я тут одно изобретение изобретаю.
— К авто?
— Ну...
В общем, надоел я ему. Но у Сергея терпение — позавидуешь. Больше,
чем у продавщицы в пивном киоске. Та целый день такое в своем окошке
слушает, что, доведись до меня, давно бы озверел. А той все словечки как с
гуся вода. Вот и Сергей — приставай не приставай, все равно не нахмурится.
Словно уши выключает. Слушает, а думает о своем. Я как-то для эксперимента
таз уронил в коридоре. Грохот был!.. Собака за забором заикаться начала. А
Сергей хоть бы ухом повел. И на этот раз он нисколько не разозлился на мои
приставания, сказал спокойно:
— Пантелеич, я знаю, ты можешь быть гениальным учеником, но я плохой
учитель. Все равно всего тебе не втолкую. Но ты великий слесарь. Помоги
мне, пожалуйста, сделать одну штуковину...
Вот так всегда: вроде уест и вроде похвалит. Стоишь и не знаешь,
дуться или улыбаться.
Я на Серегу никогда не обижался. Чутьем чуял в нем человека, каких
поискать, и мастера, каких даже искать не надо — все равно не найти. Он
раз показал мне пустую поллитровку — «грешок молодости», как он выразился,
а в ней целый завод работает: станки крутятся, конвейеры ползут, люди
бегают. И неизвестно, что за сила их двигает. Я сначала подумал, что он
туда батарейку засунул, а оказалось — ничего. Оказалось, что все заводится
уже тем, что кто-то берет в руки эту «заводную поллитровку» да крутит ее,
рассматривая.
Домик у нас двухэтажный — внизу я живу, вверху он. И слава богу, что
больше соседей нет, а то бы наговорили всякого. Так вот, слышимость у нас
через потолок сами знаете какая, и я всю Серегину автоматику узнаю по
звуку. И как двери у него сами собой открываются, и как кровать по утрам
переворачивается, превращается в стол... Великий чудак мой сосед, редкий
умник. А не заносится. Чуть посложней работа, стучится ко мне: «Давай,
Пантелеич, выручай».
Делал я ему всякие штуки замысловатые. А тут гляжу на чертеж и в
глазах рябь.
— Что это? — спрашиваю. — Как тут разобраться?
— А я и сам с трудом разбираюсь. Вот тебе другие чертежики. Выполняй
их по очереди и все сообразишь.
Леший знает, что это была за штуковина и зачем. Все вместе размером в
небольшой чемодан. Снаружи она и впрямь походила на чемодан, только
тяжелый, железный. А внутри, если открыть, черт ногу сломит: секции,
отделеньица, камеры всякие. На год работы.
— Этот чемоданчик, если кому заказать, обойдется не дешевле
автомобиля.
— Конечно, Пантелеич, не поскуплюсь. Я ведь понимаю: не всякий такое
сумеет. Только, сам знаешь, денег у меня кот наплакал...
Тут я рассердился.
— Денег нет, а машину покупаешь?
— Так это, — говорит, — к машине чемодан. Без него мне и автомобиль
не нужен.
— Вроде мотора, что ли?
— Вот, вот, вроде этого, только поважней.
Попробуйте догадайтесь, что в машине важней мотора? Разве колеса? Ну
да если Сергей говорит, значит, есть что и поважней. А нет, так приделает.
Это уж я точно знаю.
Прошло две недели. Каждый день я после работы в слесарке оставался. И
по выходным в своей сараюшке копался, все железный чемодан делал. Совсем
измучился. Хоть бы знать, что к чему. А то ведь нет хуже неизвестное
делать. Так бывает: приносят в цех заказ, а зачем и для чего — не говорят.
И никакого тебе удовольствия. Ну там, может быть, государственные секреты,
а тут родной сосед — и те же муки?!
Не выдержал, пошел стучаться в Серегин сарай. Вышел он, шатается.
Глаза красные, словно вчера на свадьбе гулял.
— Ты, — спрашиваю, — по ночам-то спишь?
— А ты бы спал на моем месте?
— На твоем месте я бы пешком на работу ходил.
— А у меня отпуск.
— Ты что же, отпуск в сарае проводишь? Взаперти? Если уж такой
чокнутый, — говорю, — так хоть бы на дворе в машине-то копался. Все на
свету. А лучше ехал бы ты, раз в отпуске, куда-нибудь отдыхать.
Вот тогда он и раскрылся.
— Пантелеич, — спрашивает, — тебе можно тайны доверять?
Я даже обиделся. А кто бы не обиделся? Разве есть такой человек,
который признался бы, что ему нельзя доверять?
— Мне и в самом деле нужно уехать ненадолго. Можешь мою квартиру
посторожить?
— Чего ее сторожить?
— Так, на всякий случай. Ты, главное, слушай, что там у меня
происходить будет. Если услышишь какой звук, сразу мне телеграмму. Понял?
— Чего тут не понять.
— Это все для науки. Наука она знаешь какая капризная?..
Так я и забыл расспросить о чемодане. А на другой день он уехал, и я
стал сторожить его замки.
Три дня прошло тихо-мирно. А потом глянул я на счетчик у Серегиной
квартиры и ахнул: крутится как бешеный. «Что, — думаю, — за оказия? Может,
свет забыл погасить? Поглядел на окна — темны. Дал телеграмму, как
условились: так, мол, и так, дорого тебе отпуск обойдется. Назавтра
получаю ответ: «Пусть крутится, как-нибудь расплачусь».
Снова стал сторожить. По утрам и вечерам, а то и среди ночи, когда
вставал, поднимался на второй этаж, прикладывал ухо к двери,
прислушивался. Я уже ко всему был приучен и, пожалуй, не слишком бы
удивился, если бы у него дома стулья вдруг сами собой заплясали. А услышал
свист. Тихий такой, но до того пронзительный, что прямо не по себе
становилось. Будто далеко-далеко визжит кто-то на самой невозможной ноте.
Снова отстучал телеграмму. И получил ответ: «Спасибо, Пантелеич. Пусть
свистит. Сторожи дальше».
И вот как-то ночью разбудил меня стук наверху — вроде упало что-то.
Вскочил я, затаил дыхание, прислушался. И тут ка-ак ударит, ведь дом
ходуном заходил. Постучал я щеткой в потолок, когда все затихло:
— Серега, ты, что ли?
Молчание. Бывает же так: тихо, а чувствуешь — тревожно. Выглянул в
окно — светает. Во дворе дорожки поблескивают: видно, дождь прошел. У
сарая коты обнюхиваются. Береза космы развесила, не шелохнется.
Выбежал я во двор, глянул на Серегины окна — темны, как вчера. Решил
уж досыпать идти, да на лестнице глянул на счетчик, а он стоит.
Описал в телеграмме все, что видел и слышал, полтора рубля заплатил.
В тот же день Сергей и примчался, на такси прикатил. Не входя в квартиру,
стал расспрашивать, что да как. Выслушал, походил по двору, а потом взял
кирпичину да ка-ак запустит в собственное окно.
— Что ты, — говорю, — ошалел?
— Может быть, Пантелеич, может, и ошалел. А может, иначе нельзя.
Отомкнули мы его замки, принюхались — гарью пахнет. А посередине
комнаты кошка лежит скрюченная, обгорелая. Сергей сразу кинулся куда-то в
угол. А там темное пятно в полстены, обои обуглились. Под ними на толстом
фарфоровом набалдашнике стояла у стены черная искореженная коробка. Две
таких же целых стояли рядом. Эти были прикрыты стеклянными круглыми
аквариумами и оплетены проволокой. Хотел я расспросить обо всем, а тут
милиционер наш участковый входит.
— Говорят, ночью взрыв был? Что происходит? — И пошел по комнате.
Пятно на стене потрогал, а потом к Сереге подступился.
— Кто стекло разбил?
— Я, по неосторожности.
— Откуда пятно на стене?
— От аккумулятора. Стоял тут, хлеба не просил, а кошка как-то залезла
в комнату, замкнула контакты, и получилось короткое замыкание.
— Сколько работаю, не слышал, чтобы аккумуляторы взрывались.
Поморщился Серега, однако стал объяснять:
— Видите ли, это не такой аккумулятор, как в автомобиле. Это вроде
конденсатора, только со свойствами аккумулятора. И гораздо мощнее.
— Изобретение, что ли?
— Вроде этого.
— А где вы работаете? Пожалте документик.
Посмотрел, покачал головой.
— Что это вы, гражданин изобретатель, секретные изобретения дома
держите?
— Оно не секретное.
— Нет, так будет. Я в этом деле тоже кое-что кумекаю.
— Не будет. Не верят мне.
— Любому шоферу дай аккумулятор понадежней — обрадуется.
— Дело не в аккумуляторе.
— В чем же?
— В гравитонции.
— Кто такая?
— Это такое вещество. Аккумулирует гравитацию.
— Земное притяжение, что ли?
— Не только земное. Вообще гравитацию.
— А зачем она, то есть оно, вам? Для какой, так сказать, надобности?
Такой, понимаете, попался любитель науки. Сначала Серега неохотно
объяснял, а потом разошелся. Выволок из-за шкафа черную доску, такую, как
в школе, только поменьше, и пошел сыпать формулами. Даже я, уж на что знаю
Серегу — все-таки сосед, — и то рот разинул. А участковый через четверть
часа дремать начал.
Очнулся другим человеком — ласковым, вежливым. Руки нам пожал и
откланялся.
Посидели мы с Серегой, помолчали. Чекушку с расстройства раскупорили.
Я принес. Ибо у Сереги никогда запаса не было.
— Спасибо тебе, — сказал он. — Здорово ты меня выручил.
— Ты бы, — говорю, — друг Серега, хоть бы рассказал мне про свои
дела. А то по незнанию и сболтну чего лишнего.
— Так я только что все рассказал, — удивился он. — Вон и формулы на
доске.
Теперь удивился я. Ну и язык у этих ученых! Говорят как на духу, а
поди пойми.
— Ты, — говорю, — давай по-человечески рассказывай.
Тут он и выложил все как есть.
— Понимаешь, Пантелеич, нашел я вещество, которое при определенных
условиях аккумулирует гравитацию...
— Где нашел-то?
— Открыл, значит. Представь себе килограммовую гирьку. Как ее ни
клади, хоть прямо, хоть на бок, она все равно килограмм весит. А мой
гравитонций может менять свой вес: то тебе полкило в той гирьке, то сразу
два...
— Вот, — говорю, — торгаши обрадуются.
Он даже не усмехнулся.
— ...Я и подумал: если вес может меняться в большую или меньшую
сторону, то почему бы ему не меняться в отрицательную?
— То есть чтобы его совсем не было?
— Вот-вот. Бросаешь такую гирьку на пол, а она падает на потолок.
— Нет, — говорю, — за такие гирьки тебя не похвалят.
— Не в гирьках дело. Это же открытие!
— А если открытие, чего ж ты мне голову морочишь? Беги в эту контору,
которая открытиями занимается. А то кто-нибудь другой откроет твои гирьки.
Вздохнул мой Серега.
— Разве ж, — говорит, — не бегал. Все как есть описывал. А они не
верят, дилетантом обзывают. Не может, говорят, быть такого.
— А ты им гирьку покажи.
— Показывал. Не гирьку, конечно. Гирька — это так, для образного
выражения. Опыт я им показывал.
— Ну и что?
— Ахают, а не верят. Тут, говорят, надо разобраться. Нет такого
закона природы. А на нет и суда нет... Ну представь, придешь ты завтра на
работу и начнешь рассказывать, что дома по потолку ходил. Поверят?
— Спьяну, скажут.
— Вот именно. Теперь мы запросто в самолетах летаем. А лет триста
назад изобретателя самолета сожгли бы на костре. Хотя птицы в то время
тоже летали и всем было ясно, что полет в принципе возможен. Понимаешь,
Пантелеич, ведь природа от нас ничего не таит. У нее все на виду. А видим
мы не все, потому что мало зрения, нужно еще и понимание. А понимание
зависит от осознанного жизненного опыта, от знаний. Брось самую умную
обезьяну в ванну — думаешь, она откроет закон Архимеда? Да если ей его и
растолковать, все равно не поймет. Потому что всему свое время и винить
тут некого. У людей ведь тоже случается подобное. В семнадцатом веке жил
во Франции ученый Дени Папен. Уважаемый был человек, профессор, член
королевской академии. Изобрел он паровоз и подводную лодку. И остался
непонятым. Через сто с лишним лет все это пришлось снова изобретать.
— И ты сто лет собираешься ждать?
— Ну уж нет! Я постараюсь доказать свое. И очень скоро...
Заморочил мне голову Серега.
— Ну хорошо, а зачем окно разбил?
— На всякий случай. Прежде у меня при разрядке глаза пощипывало.
Вдруг газ какой образуется? Дело-то новое...
Видели вы таких чудиков, чтобы на всякий случай окна в своем доме
вышибали? Ну да не мое это дело. Мое дело железный чемодан мастерить.
Намучился я с ним. Да еще и Серега на нервы действовал, каждый день
спрашивал. Я уж порой не выдерживал, отшивал:
— Сам изобрел, сам и терпи. Заказал бы чего попроще, ключ там или еще
что, сразу бы и получил.
Но все же я чемодан сделал. Сам удивился. Такой хороший вышел, что
прямо хоть себе оставляй. Ну и Сергей, понятно, обрадовался. Целый вечер
гладил его как дитю малую.
— Теперь, — говорит, — ты мне, Пантелеич, поролону достань. Того, что
ковриками продается. Штук сто ковриков нужно.
— Господи, зачем тебе столько?
— Для безопасности. Вообще-то больше надо, но на большее у меня денег
нет, больно уж они дорогие...
Сколько раз я ругался в одиночку. Вот сосед попался! Был бы свой брат
— работяга, все было бы просто и ясно. Сегодня телевизор, завтра
телевизор, а послезавтра опять же домино. Досуг как досуг. А тут бегай по
магазинам после работы, ищи эти проклятые коврики, которых нигде нету. Но
погляжу, как Сергей радуется, и отойдет от сердца: нет, не надо мне
другого соседа...
Однажды, в воскресенье дело было, зовет меня Серега. Посадил перед
собой чин чинарем, как на приеме в райисполкоме, и сказал:
— Ну, — сказал, — кончаются, Пантелеич, наши с тобой мучения. Поедем
гравитонций испытывать.
— А испытания не муки разве?
— Радость! — закричал он. — Конечно, радость! Сколько я ждал этого
часа!
— А если не испытается?
— Такого не бывает. Какой бы ни был результат, все равно интересно. И
потом чего ты каркаешь заранее?
Ну я и умолк. Сели мы на его «Москвича», покатили за город. А в
машине, надо сказать, было не повернуться, столько всего навалено.
Приехали мы к старой мельнице. Есть у нас такая за городом. Бог
знает, зачем ее строили, да недостроили. Оставили этакое местечко, где,
если старух послушать, нечисто.
Ну и мы, значит, туда же. Остановились у стенки, метрах в десяти от
нее, спустили из бака весь бензин в канистру, отнесли подальше.
— Когда я тебе махну рукой, — говорит Серега, — кидай в машину камни
да посильнее.
— Что ты, — говорю, — очумел? Ведь я и попасть могу.
— Не попадешь. — Улыбается, а сам бледный такой, прямо весь
разволновался.
Что мне было делать? Набрал щебенки, жду. Гляжу, и глазам не верю:
машина-то вроде расти начала. Кричу Сергею об этом видении — не слышит.
Чудно как-то: кругом тишина, и мотор не работает, а он не слышит. Хотел я
подойти к нему поближе и чувствую — не получается. Будто кто за подтяжки
уцепил и тянет назад. Словно ветер навстречу ураганный. Только ветра
никакого нет — тишь сплошная, а ноги назад едут, как по льду. Гляжу — пыль
и камни ползут по земле прочь от машины. А она уж совсем выросла. То есть
не сама она, а какая-то ее видимость. Машина как стояла, так и стоит, а
вокруг словно пузырь какой в форме машины. И Серега в этом пузыре растет
вместе. Хотя вижу — тот, что в середине, сидит себе на месте нормальный.
Прямо наваждение. Хорошо еще, что никого вокруг, а то мельницу совсем бы
ославили как нечистое место.
Гляжу, Серега из середины знак подает: кидай, мол. Бросил я камешек,
промазал. Бросил посильней — опять мимо. Тогда уж я совсем большой камень
взял, запустил изо всех сил. А камень скользнул вверх и улетел за
мельницу. Ну точно как по воде рикошетом пропрыгал. И все, что я кидал,
летело мимо. А один большой такой камень, который я обеими руками бросал,
отлетел назад, словно от резины. Едва я отскочить успел.
Устал, аж руки заболели. Показываю Сергею: хватит, мол. А он мне
рукой делает: отойди, дескать, подальше. Отошел я и вижу — пузырь снова
расти начал. Деревце было молоденькое, так с него сначала все листья
пообрывало, а потом и вовсе выдернуло с корнями. «Ну, — думаю, — силищу
Серега изобрел! Пристроить бы ее на стройку, вместо бульдозера».
И тут началось непонятное. Машина, та, что настоящая, что в середине
пузыря стояла, начала приподниматься да и совсем оторвалась от земли.
Повисела немного в полуметре и пошла вверх, словно ее каким невидимым
домкратом тянули.
Тут уж я совсем голову потерял. Чувствую: изобрел Серега что-то
совсем особенное. Ничего не понимаю, а ору как мальчишка: виданное ли
дело, чтобы автомобили как воздушные шарики летали.
И вдруг вижу, качнулась машина, наклонилась — и радиатором вниз.
Словно из-под нее домкрат выбили. И пузырь лопнул, да так, что грохнуло,
как из пушки, и кирпичи с мельницы посыпались.
Выволок я Серегу из машины. «Ну, — думаю, — голова, ноги целы,
значит, все в порядке». А он без памяти лежит, неживой вроде. Сбегал я на
дорогу, поймал попутку и повез его в больницу.
Дорогой он очнулся, заметался, как маленький.
— Где я? Где машина?
— Где ж ей быть, — говорю, — у мельницы. Одни колеса остались.
— Ступай, — кричит, — сейчас же! Собери все, никому ничего не давай.
Я, конечно, ни с места. Тогда он сам на дорогу стал кидаться. Держу я
его и слезами плачу. Вижу ведь, что ему глаза открыть и то больно. Начал
уговаривать:
— Друг ты мой сердечный, — говорю, — изобретатель дорогой. Ты меня
знаешь? Так вот, лучше я руку там, у мельницы, оставлю, а последнюю гайку
домой принесу... А машина, — говорю, — твоя — прямо ковер-самолет: метров
на десять поднялась.
Обрадовался он как младенец.
— Ты хорошо видел?
— Еще бы не видеть, когда меня чуть камнем не шибануло. Да и синяки
твои тому доказательство.
— Синяки к делу не пришьешь. А ты свидетель. Все приятней, что хоть
не один знаешь...
В общем, сдал я его в больницу и помчался к мельнице. А там возле
разбитой машины уже милиционер на мотоцикле. (Удивительное у них чутье на
происшествия.) И уже дверцу открывает, рулетку достает, блокнот свой,
хочет акт составлять. И вроде бы даже собирается Серегину машину в свое
ГАИ тащить. Пришлось мне всю свою дипломатию в ход пустить.
— Дорогой, — говорю, — и любимый товарищ милиционер. Неужто в вашей
конторе происшествий не хватает, что вы еще одно хотите на себя повесить?
Здесь не трасса, не дорога проезжая, скорость никто не превышал, да и
вовсе не было никакой скорости, претензий никто не предъявляет. Неужели, —
говорю, — хозяину возбраняется под настроение свою колымагу в металлолом
отправить?
А милиционер есть милиционер, ему нужно, чтобы инструкции не
пострадали.
— А ежели, — говорит, — он пьяным был за рулем? А ежели подфарники не
горели? А ежели люфт у руля?..
— Какой люфт? Он ведь не по земле двигался, а по воздуху, по
вертикали. Оттуда и свалился, сверху. А воздушные дороги — это уже не
компетенция автоинспекции.
Вроде убедил. Но тут у милиционера любопытство взыграло. Пришлось
объяснять ему все как есть. «А чего, — думаю, — бояться? Поверит — другом
будет, не поверит — опять же реклама не помешает».
Договорились на том, что машину мы пока отвезем в сарай, запрем и
опечатаем, чтобы никто ничего в ней не тронул. До случая, если вдруг, как
выразился милиционер, откроются дополнительные обстоятельства. Что доложит
он о происшествии, как полагается, и наведается в больницу и ко мне домой.
Все устроилось нельзя лучше. Вот только с Сергеем было плохо. Не
знаю, как там по-медицинскому, а по-человечески тошно было нам обоим: не
пускали меня к нему рассказать-успокоить. Пришлось опять использовать
дипломатию, теперь уже с нянечкой, что его сторожила. Нянечки, известное
дело, народ более сговорчивый, чем главные доктора. Пустила она меня на
минутку. Ну а где минутка, там и пять — это же известно. Просидел я возле
Сереги с полчаса, все рассказал в подробности.
— Это, — говорил Серега, — все из-за кошки-мерзавки. Испортила мне
один аккумулятор, вот мощности и не хватило.
— Ничего, — успокоил, — ты только выздоравливай. Теперь я твою
квартиру пуще глаза сторожить буду.
— А что толку? Машины-то нет. И денег нет.
— Ты, главное, не горюй. Как-нибудь выкрутимся. У меня там есть в
заначке маленько. На мотоцикл копил.
Обрадовал его. Руку мне пожал как-то по-особенному.
— Ты, — говорит, — Пантелеич, если б не слесарем был, непременно
вышел бы в изобретатели. Есть в тебе этакое... самоотречение, что ли? Ведь
все новое на самоотречении замешивается и без него ничего не начинается...
Так и сговорились мы с ним. А когда двое сговариваются на доброе
дело, это ж сами понимаете... Выйдет Сергей из больницы, купим мы другую
машину и посмотрим, какой он, наш двор, с высоты. А потом отправимся в
контору, которая изобретениями занимается, поставим автомобиль прямо на
крышу, и пусть тогда попробуют не поверить. Пусть только попробуют...
__________________________________________________________________________
Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 31/08/2000
|
